Надежда Лазарева о том, зачем русскому языку нужны сторис, таргет, коворкинг и праймериз

Бороться со «сториз» — то же самое, что требовать запрета для искусственного интеллекта или памперсов.

Меня, да и других журналистов редакции, регулярно уличают в пристрастии к иностранным словам: мол, можно бы обойтись без всех этих «праймериз», «сториз», «маркетинга» и «таргета». Незачем засорять язык иностранщиной, и у нас достаточно собственных слов, чтобы выразить мысль обо всём, о чём хочется.

Согласна, не спорю — русский язык выразителен. Настолько, что, если выбрать правильную интонацию или освоить технику надувания щёк, спикера правильно поймут, даже если он ограничит свой словарный запас одними междометиями.

Но я всё же считаю, что это — не лучший вариант для коммуникации и настаиваю, что без иностранных заимствований в современном русском не обойтись.

Вот, например, «праймериз». Пишут СМИ об этом явлении десять лет, с 2009 года, но до сих пор находятся критики, которых этот американизм раздражает. Они бы хотели читать про «предварительные выборы», «процедуру предварительного голосования», «внутрипартийный отбор» и ещё что-нибудь, описанное выражением на целую строчку. То, что смысл слова и процесса раскрыт сотни раз, а употребление короткого «праймериз» экономит время и внимание интересующихся политикой, во внимание не берётся — слово иностранное, значит, прямая дорога ему под санкции.

Из последних примеров — обмен мнениями по поводу «сторис» — слова, которое я на днях употребила в социальной сети, восторгаясь возможностями «ВКонтакте». Речь шла о функциональной технологии, который даёт возможность разложить по разным «полкам» пустячные личные новости и информацию длительного хранения.

— Я оценила сторис, очень гуманное решение ВК. Они примиряют туристов и тех, кто листает ленту. Очень экологичный способ для первых не порваться от впечатлений, для вторых — не возненавидеть экзальтирующих,

— поделившись мнением, вскоре я получила замечание.

«Сторис»? По-русски: история, рассказ…Любите …«великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» — в дополнение к своей реакции подписчица сослалась на слова М. В. Ломоносова, который настаивал, что «каждому иноязычному слову есть русский эквивалент».

Точной цитаты учёного я не нашла, но уважительного отношения к его мнению это не отменяет. Ломоносов так вложился в отечественную науку, что его высказывания по праву до сих пор занимают почётное место в учебно-образовательном процессе. Однако опираться на них, как на весомый довод в дискуссии о современном языке, я бы не стала.

Кто может поручиться, что автор не изменил бы своего мнения о «русском эквиваленте», ознакомившись с современной научной динамикой, технологиями и гаджетами? Мы не знаем, как бы он заговорил, узнав, что учёный мир всерьёз озабочен контролем над искусственным интеллектом, детали к машинам не куют, а выпаривают под давлением и медицинские эксперименты проводят не в препараторской, а космосе.

Проникновение иностранных слов в наш язык ведь не сейчас началось. Меня, например, в равенстве иностранных и русских слов убедил «Словарь иностранных слов» — книжка на 23000 статей из родительской библиотеки. Москва, «Советская энциклопедия», 1964 год.

«Доктринёрство», «документ», «долихоцефал», «доллар», «доломит», «дольмены», «дольче», «домбра», «домен», «доминанта», «домино», — эти слова начали употреблять в русском языке раньше, чем я родилась, но что-то не помню, чтобы в 70-е или 80-е кому-то запрещали их употреблять или всерьёз беспокоились о засилии корпоративных и отраслевых терминов. Наоборот, широкий словарный запас всегда высоко котировался. А умение выделять частное и давать ему короткое точное определение в психологии и педагогике и сегодня считается признаком хорошего интеллекта.

«Пост» и «сторис» — это термины из социальных сетей. Они актуальны там, где «вай-фай», «мобильный интернет» и «модемы». «Праймериз» — одного поля ягода с «бюллетенем» и «декларацией». И все эти слова — из нашего ежедневного обихода. Как мне кажется, сейчас самое время, чтобы отказаться от доктринёрских взглядов и принять реальность.

Русский язык я люблю и ценю во всех проявлениях — за его разнообразие, образность, демократичность, изменчивость.

Мне привычнее, что «кофе» мужского рода, а в «йогурте» под ударением первый слог. Кто-то считает, что правильно по-другому, и трагедии в этом я не вижу. Язык у нас живой, могучий, человеческий. Мне нравится, что в нём уживаются такие забавные по звучанию и не всегда русские по происхождению «напокишу» и «менеджер», «доколе» и «коллайдер», «окрошка», «шаверма» и «гамбургер». Их сосуществование кажется мне невозможно милым и абсолютно естественным. А не нормой я воспринимаю искусственные запреты на употребление тех или иных, прочно прижившихся в тезаурусе слов и словечек.

И единственный вопрос, который у меня есть к «сторис» — это какую всё-таки букву писать на конце этого слова: «с» как 3,6 млн пользователей, сделавших такой запрос гуглу, или «з», как ещё 2,5 млн интересующихся.

Надежда Лазарева